Когда я ясно поняла
Свою к тебе неизлечимость,
Своей любви необратимость
(Что вне границ добра и зла),

Мне стало проще. Мне теперь
Живётся вольно и спокойно,
Как будто дикий, страшный зверь
В моей груди урчит довольно.

Сопит у ног моих впотьмах
И лижет руку, как котёнок,
И рык, вселявший липкий страх,
Отныне тих и странно-тонок.

О, да, я счастлива, мой друг,
Твоим – моим – и нашим счастьем;
Мой зверь смеётся чёрной пастью –
Он так привык к блаженству рук…

Давай-ка наварим глинтвейна
Из яблок, – блестящих до скрипа.
Спасёт от сезонного гриппа
Он вкусом своим чародейным.

Ещё два-три яблочка пустим
На штрудель из тонкого теста.
Пусть ветер язвительным жестом
Стучится в окно и до хруста

Сжимает рябину и тополь;
В квартире уютно и тихо.
Добавим в глинтвейн облепиху –
Пять капель густого сиропа.

Осеннюю горечь прогоним
Свечами и глупой киношкой.
Баюкай меня, словно кошку,
Теплом своей лёгкой ладони…

Отвези меня к морю. Сумерки там земляничны. Вытащи плед и вино, прикоснись к моему лицу. Будем молчать, смывая с лёгких копоть фабричную и, обнявшись, смотреть, как стекаются звёзды к Тельцу. Добавь мне в вино красный перец с толчёной гвоздикой; пусть в рыбьем теле – холодном, немом – затвердеет кровь. Звёзды над морем горят безрассудно, отчаянно-дико, – как будто не звёзды они, а наша с тобой любовь.