***

Прошу тебя: навек замри стоп-кадром,
Останься на изнанке сонных век.
Мне снова снился город-человек –
Помятый, тощий; подбородком задран

(Подвешен, то есть) к серым небесам.
Распят и обескровлен непогодой.
Останься вечной, сладкой несвободой,
Что так мила лишь женщинам – и псам.

Пусть кофе стынет в турке, пусть окно
Алеет распустившейся геранью.
Останься для меня последней гранью,
Останься всем, что свято – и грешно.

Зимний путь

А осень – старая горбунья –
Трясёт ключами, как клюкой;
Навеки заперт, мальчик мой,
В нас призрак хрупкого июня.

И мы с тобой, обнявшись нежно,
Шагнём в преддверие зимы.
И будет снег. И лёд. И мы.
И будет полдень белоснежный.

Поверь, мой милый: мне не страшен
Мой зимний путь, ведь знаю я,
Что стылый воздух декабря
Тобою будет разукрашен.

Коломбине

Ты ангел – бледный, красногубый!
Мукой посыпан твой парик.
На облысевшей, старой шубе
Донжоном замер воротник.

В него ты прячешь, как принцесса,
Своё угрюмое лицо,
И я – бесхитростный повеса –
Опять в руке верчу кольцо.

Намедни (дело было в среду)
Я долго-долго рвал цветы,
Чтоб в час невкусного обеда
Их аромат вдохнула ты.

Потом я выдумал поэму
И вывел в предисловии “К
Той несравненной, чьи проблемы
Я вмиг решу. Лишь дай мне знак”.

Но ты всё так же молчалива –
Глядишь в чумазое окно,
И снова пьёшь то сидр, то пиво,
И реже – горькое вино.

Ну что ж. Возьму-ка ножик длинный,
Вгоню его – да-да! – в себя,
И сердце в соус пряно-тминный
Я обмакну потом – тебя

Оно порадует, быть может, –
На свете мяса нет нежней.
Меня беда твоя тревожит –
Она страшнее ста ножей.

О, не печалься, Коломбина,
И к мясу закажи багет.
Скажи, какой ещё мужчина
Себя скормил бы на обед?

…И вот я ржавою булавкой
К тарелке сердце приколол,
И кровь (капризная мерзавка!)
Мой дряхлый пачкает камзол…

Ах, отвернулась. Боже правый!
За дверью – тишь и полумгла.
А на тарелке ждёт расправы –
Не сердце, нет. Кусок стекла.